Чехов: писатель, которому было стыдно перед всеми?

«Встав из-за стола голодным, вы наелись…»
«Один из самых величайших и деликатнейших русских поэтов», «Пушкин в прозе», «русский Мопассан», «одна из высочайших и красивейших вершин мировой литературы»… Это высказывания Бунина, Толстого, Моруа, Моэма. Можно привести еще целый ряд восторженных отзывов об этом удивительном писателе. Его хорошо знают и любят во всем мире. Его имя – Антон Павлович Чехов.

«В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Не будет преувеличением сказать, что Чехов не на словах, а в реальной жизни соответствовал этим требованиям. Однажды выработав для себя правила поведения, он неукоснительно следовал им на протяжении всей жизни. Например, никогда не лгал. Как бы ни нуждался, не просил и не занимал в долг денег. Запретил себе жаловаться. Когда его одолевала нестерпимая боль, не позволял себе даже стона – сжимал зубы так, что они крошились…

Он мало ел, мало спал, очень любил порядок. «Встав из-за стола голодным, – говорил он, – вы наелись; если вы встаете наевшись – вы переели; если вы встаете переевшим – вы отравились».
«В комнатах его, – вспоминал Бунин, – была удивительная чистота, спальня была похожа на девичью. Как ни слаб бывал он порой, ни малейшей поблажки не давал он себе в одежде… Никогда не видал его в халате, всегда он был одет аккуратно и чисто».
Решив как-то навестить Толстого, он целый час выбирал в какой одежде к нему ехать. Выходил из спальни то в одних, то в других штанах:
– Нет, эти неприлично узки! Подумает: щелкопер!
И шел надевать другие, и опять выходил, смеясь:
– А эти шириною с Черное море! Подумает: нахал!

Еще одно привлекательное качество: пятнадцать лет болея изнурительной болезнью, не терял присутствия духа. Более того, неизменно старался ободрить других – то воодушевляющим примером, то умной похвалой, то доброй шуткой. И никогда от его шуток не оставалось заноз в сердце. Михаил Чехов, брат писателя, рассказывал: «Однажды мы (Антон и Михаил Чеховы, а также несколько их общих знакомых – А. К.) пошли на Псел купаться. С нами был Свободин. Когда Тимофеев разулся, то мы, к удивлению своему, увидели, что одна из пяток у него была темно-желтого цвета. Намазал ли он ее йодом или таким появился на свет, я не знаю. Но, заметив это, Антон Павлович серьезно спросил профессора:
– Владимир Федорович, когда вы курите, то вы далеко держите пятку от папиросы?
Мы все так и покатились со смеху».

«Одинокие ходят в рестораны и баню, чтобы разговаривать»
В его записной книжке можно отыскать такую остроту: «Если боитесь одиночества, то не женитесь». Чехов женился поздно, в сорок с хвостиком. «Если бы я женился, – признавался он, – я бы предложил жене… не жить вместе. Чтобы не было ни халатов, ни этой… распущенности… и возмутительной бесцеремонности». Так он и поступил, женившись на Ольге Книппер, актрисе Московского Художественного театра: она будет жить в Москве, а он – в Ялте.

Что же касается одиночества… На печати, которой он запечатывал свои письма, были выгравированы слова: «Одинокому везде пустыня». По словам Бунина, Чехов никогда ни с кем не был дружен, близок по-настоящему. Выносить одиночество мог лишь тогда, когда творил. И то – любил, чтобы при этом за стеной кабинета обязательно кто-то присутствовал – играл на фортепиано, пел, или говорил – причем, как можно громче!

Его дом всегда был полон гостей, которых, по словам современника, он «принимал у себя в таком беспримерном количестве, словно у него был не дом, а гостиница». Да и сам Чехов любил ходить в гости. «Необыкновенно скорый на знакомства и дружбы, он в первые же годы своей жизни в Москве перезнакомился буквально со всею Москвою, – вспоминал Чуковский. – И как весело ему было с людьми! С теми, кого он любил. А полюбиться ему было нетрудно…»
«Одинокие ходят в рестораны и баню, чтобы разговаривать». Это уже его слова.

«Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее»
В одном из писем брату Николаю Чехов, объясняя, что такое воспитание, между прочим, отмечает, что воспитанным людям «нужна от женщины не постель… Им, особенно художникам, нужны свежесть, изящество, человечность, способность быть не…, а матерью…». Он верил, что подобные женщины существуют. И он встретил такую женщину…

Лидия Авилова, молодая талантливая писательница, невероятно милое и очаровательное создание. При этом замужняя женщина, мать… Беседуя с ней второй раз в жизни, Чехов, всегда осторожный в выражении своих чувств, вдруг почти прямым текстом признается ей в любви: «А не кажется вам, что когда мы встретились с вами три года назад, мы не познакомились, а нашли друг друга после долгой разлуки?».

Это была взаимная любовь. Там, наверху, похоже, явно рассчитывали на соединение двух этих любящих сердец. Но в этом прекрасном плане была, по-видимому, допущена какая-то ошибка. Что же было делать двум милым хорошим людям, если их счастье могло причинить боль другим хорошим людям? Только одно – расстаться.

Но до расставания еще были встречи, тайная переписка, слова, в которых сквозила любовь и досада, и даже маленькие ссоры – ссоры влюбленных. Во время одной из них он, понимая безвыходность положения, скажет ей: «Вы сегодня не такая, как раньше. Вид у вас равнодушный и ленивый, и вы будете рады, когда я уйду. Да, раньше… помните ли вы наши первые встречи? Да и знаете ли вы?.. Знаете, что я был серьезно увлечен вами? Я любил вас. Мне казалось, что нет другой женщины на свете, которую я мог бы так любить. Вы были красивы и трогательны, и в вашей молодости было столько свежести и яркой прелести. Я вас любил и думал только о вас. И когда я увидел вас после долгой разлуки, мне казалось, что вы еще похорошели и что вы другая, новая, что опять вас надо узнавать и любить еще больше, по-новому. И что еще тяжелее расставаться… Я вас любил, но я знал, что вы не такая, как многие женщины, что вас любить можно только чисто и свято на всю жизнь. Я боялся коснуться вас, чтобы не оскорбить. Знали ли вы это?»

Она не нашлась, что ответить. Он, минуту помолчав, ушел. А через два дня она отправила ему специально заказанный в ювелирном магазине брелок в форме книги, на одной стороне которого было написано: «Повести и рассказы. Соч. Ан. Чехова», а с другой – «Стран. 267, стр.6 и 7». Если найти эти строки в книге, то можно было прочесть: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее».
Вот тут бы и случись то, что в романах называют счастливым поворотом судьбы! Ан, нет... Она, в тревоге и томлении, ожидает решения своей судьбы, а он, страстно любящий, но никогда даже не поцеловавший ее, в ответном письме лишь отшучивается… Отказывается от собственного счастья! Боже, до чего же грустно все это…

Позднее у Чехова будут и другие привязанности, но такой любви, как к Авиловой, уже не будет. Мизинова, Яворская, Книппер… Ни одна из них не заставит стучать его сердце быстрее.

Единственный грех
Быть честным похвально. Но, как заметил английский философ Честерфилд, «порядочный человек обязан всегда говорить правду, но не обязательно – всю правду». Чехов не был женоненавистником, однако некоторыми, быть может, излишне откровенными высказываниями нажил немало врагов в стане прекрасной половины человечества. Его книги, вкупе с творениями Ницше, Отто Вейнингера и Шопенгауэра, до сих пор сжигают на своих кострах феминистки. Спрашивается, за какие-такие высказывания?

Возможно, за такие, например: «Жить с женщиной, которая читала Спенсера и пошла для тебя на край света, так же неинтересно, как с любой Анфисой или Акулиной. Так же пахнет утюгом, пудрой и лекарствами, те же папильотки каждое утро и тот же самообман». Или – «Надо воспитать женщину так, чтобы она умела сознавать свои ошибки, а то, по ее мнению, она всегда права». Или – «Я не люблю, когда реалисты-романисты клевещут на женщину, но и не люблю также, когда женщину поднимают за плечи… И стараются доказать, что если она и хуже мужчины, то все-таки мужчина мерзавец, а женщина ангел. И женщина, и мужчина пятак пара, только мужчина умнее и справедливее… Справедливость, кажется, им вообще не свойственна». Или – «Женщине прежде всего нужна спальня»…

Почти все эти фразы – выдержки из писем. Возможно, это самое эмоциональное из всего, что было им сказано или написано о женщинах. А значит, эти слова необъективны. Проще говоря, несправедливы. И это, кажется, единственный грех, в котором можно его упрекнуть.

Смирной лошадке – двойной груз
Один из его знакомых писал о нем: «Чехов был одним из самых отзывчивых людей, которых я встречал в своей жизни. Услышав о чьем-либо горе, о чьей-либо неудаче, Чехов первым долгом считал нужным спросить:
– А нельзя ли помочь чем-нибудь?

Необычайно трогательна и характерна фраза Чехова на тему о том, что на каждую просьбу нужно отозваться, и если нельзя дать того, что просят, в полной мере, то нужно дать хоть половину, хоть четверть, но дать непременно».
Смирной лошадке, как известно, – двойной груз. Друзья и знакомые без стеснения занимали у него деньги и… не торопились отдавать долги, даже вовсе забывали о них. Он же, от одной только мысли хотя бы и осторожно намекнуть об этом, приходил в ужас. Прознав про неслыханную щедрость «лекаря», к нему, как саранча, повалил всякий «нуждающийся» люд. Людской поток, почти беспрерывный, начинался где-то с 9 утра и заканчивался иногда за полночь. И Чехов находил время для каждого, и всех без исключения чем-нибудь да одаривал.

«Никогда в своей жизни этот удивительно нежный человек не причинил сознательно даже самого маленького страдания ничему живущему, – вспоминал Куприн. – Даже когда он был очень болен и табачный дым в его комнате был для него ядом, он не мог и не решался сказать никому, кто дымил у него папиросой: «Бросьте. Не отравляйте меня. Не заставляйте меня мучиться». Он ограничился только тем, что повесил на стене, на видном месте, записку: «Просят не курить» и терпеливо молчал, когда некоторые посетители все-таки курили».

Когда к нему приходили люди, явно не обремененные умом или чувством такта, он и с ними вел себя одинаково уважительно и выслушивал их не менее внимательно. Мучаясь в душе таким обществом, он все же терпел его, и терпению его, кажется, не было предела. «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой». Ему было стыдно перед всеми.

«Работать надо, а все остальное к черту!»
Может показаться, что Чехов был человеком безвольным и мягкотелым. Это обманчивое впечатление. Насколько он был мягок к другим, настолько жесток к себе. Силой воли он обладал просто колоссальной. «Решить у него значило – сделать», – свидетельствовал о нем писатель Игнатий Потапенко. «Я презираю лень, как презираю слабость и вялость душевных движений», – признавался Чехов. И каждый, кто узнавал его ближе, мог, как Горький, признаться ему: «Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел»… Грубый, желчный, нетерпеливый в молодости, он создал для себя моральный кодекс и сумел подчиниться ему, став таким, каким мечтал быть. Редчайший случай в русской истории!

Чехов не был революционером. «Студенты бунтуют, чтобы прослыть героями и легче ухаживать за барышнями…». Как и не был консерватором или унылым моралистом. На упрек в пессимизме и безыдейности его творчества, Чехов отвечал: «Я писал свои рассказы и пьесы совсем не для того, чтобы над ними проливали слезы. Я хотел другое. Я хотел только честно сказать людям: «Посмотрите на себя! Посмотрите, как вы все плохо и скучно живете!..» Самое главное, чтобы люди это поняли, а когда они это поймут, они непременно создадут себе другую, лучшую жизнь».

О том, что жизнь несовершенна, знает каждый. И каждое поколение пытается отыскать лучший ответ на вечный вопрос – что делать? Антон Павлович отвечал на него так:
– Работать надо, а все остальное к черту! Главное – надо быть справедливым, а остальное все приложится.
Ответ простой. И, наверное, самый мудрый.

Автор: Aлeкcaндp Kaзaкeвич
Просмотров страницы: 287