Сколько нужно пленных, чтобы их колонна растянулась на 39 километров?

Иван Максимович Рожин родился 14 сентября 1926 года в крестьянской семье в деревне Макарино, Вологодской области. Летом 1941-го вместе с мамой и младшим братом отправился в Кандалакшу, куда должны были съехаться многие родственники. Там и застала его война…

В том же 1941 году 15-летний Иван с младшим братом и матерью оказались сначала в Коми, а в 1943-м Ивана призвали в армию. Вначале он окончил полковую школу, и в ноябре 1944 года был отправлен на фронт.

Боевое крещение Рожину довелось принять в Восточной Пруссии (ныне поселок Чистые Пруды). Тот первый бой едва ли не стал последним, когда 18-летний Ваня нос к носу столкнулся с матерым немецким корректировщиком огня. Но повезло ему, а не фашисту, которого Иван взял в плен.

Штурм Кёнигсберга

8 апреля 1945 года. Стрелковая рота, в рядах которой находился командир отделения автоматчиков гвардии младший сержант Рожин, наступала на Кёнигсберг со стороны ул. Дзержинского с самых дальних окраин. Задача была проста – овладеть пунктом немецкой обороны в районе трамвайного депо. Тяжелые самоходки, которые везли наш десант, на подступах к депо притормозили, дороги были завалены, а кругом стелился едкий дым.

– По Трамвайному переулку мы подошли к сильно укрепленному зданию, – вспоминает Иван Максимович. Командир взвода лейтенант Петр Безрученков приказал моему отделению занять первый этаж здания, и уже из него прикрывать продвижение взвода огнем. Мы расположились в кухне, выставили стволы из окон и приготовились стрелять, а лейтенант со вторым отделением выдвинулся по проулку.

Внезапно раздался мощный взрыв. А через пару минут в кухню занесли нашего взводного, у которого вся спина была усеяна осколками. Мы чуть не угробили лейтенанта, когда по неопытности начали вытаскивать из спины еще теплые осколки. Хлынула кровь, а потому мы перевязали офицера с шеи до пояса, положили на плащ-палатку, и я приказал отнести раненого к санитарам.

Петр Нефедович приподнял голову и еле слышно произнес: «Отомсти, Рожин, врагу за мои раны. Принимай командование взводом на себя!».

Корректировщики

Только лейтенанта вынесли, и Рожин дал команду: «Приготовиться к атаке!» – как в переулке показалась легковая машина.

– Видать, какие-то залетные фрицы, – заметил младший сержант, – по машине, огонь!

Стреляли, естественно, по колесам, но две пули угодили в лобовое стекло. К счастью, оба немца, рыжий двухметровый подполковник и майор чуть поменьше, уцелели. Их привели в кухню, где Рожин, сняв с себя каску, бросил ее на стол и приказал пленным выкладывать в нее содержимое карманов. Майор, понимавший по-русски, тут же с готовностью все выложил, а подполковник замешкался, и Рожину пришлось досылать патрон в патронник, чтобы «поторопить» старшего по званию. Как только подполковник все достал, стала ясна причина задержки: у него были часы Сумского часового завода с решеткой, трофейная, сделанная русским солдатом-умельцем зажигалка и советский серебряный портсигар 1924 года выпуска.

Рожин распахнул плащ на офицере, увидел крест и медаль желтого металла, сорвал их, бросил наземь и попытался раздавить каблуком: «Мразь, за наших ребят получил!». А потом вдруг обнаружил у немца планшет с подробно нанесенной боевой обстановкой, с огневыми точками. О лучшем подарке можно было и не мечтать. Оба фрица были корректировщиками, посланными фашистским командованием уточнить расположение советских войск. Майор сознался, что рассчитывали встретить русских километров через пять, не раньше…

Немцев отправили в наш тыл, а спустя несколько минут раздался еще один сильный взрыв, так, что вздрогнула земля и высыпались все стекла. Оказалось, что к этому зданию подошел немецкий «тигр», но принять участие в бою он не успел. Подкараулившая его советская самоходка врезала снарядом в бок машине со свастикой и угодила в боекомплект. Взрыв был такой силы, что башню сорвало и отбросило метров на двадцать. Примечательно, весь «тигр» был покрыт штукатуркой толщиной в 3–5 сантиметров для того, чтобы, в случае попадания бутылки с зажигательной смесью, загоревшаяся известка кусками отваливалась вместе с языками пламени, не причиняя вреда самому танку…

Бой за вокзал

После того как к депо подошли основные силы, взводу Рожина приказали наступать в сторону вокзала.

– Немцы, не мудрствуя лукаво, сдвинули несколько паровозов, чтобы мы не смогли взять вокзал, – продолжает ветеран. – Но у нас была своя тактика. Старший лейтенант Тигунцов, командир роты, приказал начать атаку с дружного метания гранат. Мы сначала бросили по одной гранате, а следом по второй. Взрывы были такие, что посыпались стекла из навеса вокзала. Одним из первых я вскарабкался на паровоз, но тут же увидел, как фашист из паровозной кабинки издевательски улыбнулся и бросил мне под ноги гранату. Я ее успел отшвырнуть носком сапога, а потому оказался невредим, осколки только посекли пальцы рук. А через секунду я срезал фрица длинной очередью…

Тильзитский сыр и монахини…

– После вокзала мы устремились на штурм кирхи, которая стояла на месте нынешнего Дома искусств. Она была окружена высоким кирпичным забором. Выстрел из самоходки проделал в кирпичной кладке огромный проем, мы ворвались во двор, а затем и в кирху. И здесь увидели необычную картину – внутри все было превращено в склад для тильзитского сыра, только проход оставили метра полтора. Но так как мы перед наступлением расписались в том, что не будем употреблять немецкие продукты питания, воду и спиртные напитки – они отравлены, никто даже не притронулся к сыру…

А в другой кирхе, которая стояла на пересечении нынешних улиц Дзержинского и Октябрьской, как только мы к ней подошли, дверь распахнулась и почти что строем вышли сразу 75 монахинь. А ко мне подошла настоятельница и что-то спросила. Насколько я понял: как быть дальше? Я ей махнул, мол, идите в направлении вокзала, там уже безопасно.

Она развела руками, мол, не понимаю. И тогда я изобразил стук вагонных колес и гудок паровоза. Настоятельница кивнула, и больше мы этот отряд в черных сутанах не видели…

Капитуляция

Весь день 8 апреля группа младшего сержанта Рожина то и дело вступала в боестолкновения с противником.

– У нас приказ: по улице ни в коем случае не идти – она под обстрелом засевших в домах фашистов, – снова возвращается в 1945 год Рожин. – Поэтому передвигаемся дворами. Дом за домом очищаем от врага. Врываемся с черного хода в подъезды и проверяем все квартиры подряд. Заглядываем в подвалы. Поднимаемся на чердаки…

Прямо перед нами какая-то улица. На доме полуобгоревшая надпись «Mitteltragheim». Сейчас это улица Пролетарская. Верхние этажи зданий разрушены. Тротуары завалены грудами битого кирпича. Вся проезжая часть заставлена легковыми машинами – искореженными, полусожженными. Такого количества легковушек я раньше никогда не видел. Впечатление такое, что здесь собрался весь автотранспорт рейха.

Потом ворвались в здание нынешней мэрии, на первом этаже был магазин «Опель», везде аккумуляторы у стены стояли. Здесь во время передышки накрыли какой-то стол красной материей, и парторг провел короткое собрание, на котором меня приняли в партию. А через несколько минут раздался громкий голос на немецком языке – с помощью громкоговорителя фрицам объявили, что комендант генерал Отто Ляш подписал акт о безоговорочной капитуляции…

Пленных собирали на нынешней площади Победы и конвоировали в район Тапиау (ныне – Гвардейск). Всего сдалось порядка 91 тысячи солдат и офицеров противника. Чтобы вы яснее представляли такое количество, скажу одно: когда голова колонны находилась уже в Тапиау, хвост был еще в Кёнигсберге, она растянулась на 39 километров!

Остается добавить, что все автоматчики из взвода гвардии сержанта Рожина были награждены медалями "За Отвагу" и "За боевые заслуги", а он заслужил орден Красной Звезды.

Автор: Юpий Mocкaлeнкo
Просмотров страницы: 288