Что рисует художник? Кредо Сергея Москалева

На этот вопрос кажется очевидным ответ: то, что видит. Есть еще вариант – то, что помнит. Но есть еще вариант: художник рисует себя. Посмотрите на снимок. Это художник Сергей Москалев. Открытое лицо. Пестрая рубашка из какой-то кричащей ткани. Рядом с ним физически ощущаешь радость жизни!

А теперь посмотрите на его картины. Обратите внимание на цветовую гамму – она очень напоминает рисунок на рубашке. И несмотря на то, что в картинах отчетливо превалируют холодноватые голубые тона, они не вызывают грусти и тоски, они не подавляют. Наоборот, при взгляде на них становится легко и свободно!

Художник пишет самого себя. Но что интересно: как формировался художник? Откуда у него это ощущение невероятной красоты окружающего мира? Где источник его радостной энергии? Ответа нет. Есть несколько фактов его биографии, которые фиксируют какие-то точки в формировании его личности, но это практически ничего не объясняет.

Перефразируя поэта, можно сказать: «Живет, любит, творит». «Я спонтанный человек, эмоциональный. Сегодня мне цветы нравятся. Я увижу какой-нибудь цветок, мне его хочется нарисовать. У меня как-то сериями. Раз вот – цветы. Цветы, цветы. Надоело мне цветы – делаю портреты». Мне кажется, что это как раз очень важный момент в творчестве любого человека: делать то, что доставляет удовольствие, что делается не по обязанности, не по принуждению. Именно тогда художник раскрывается полностью – и кажется, что именно это прослеживается в картинах Сергея.

С другой стороны, это не маляр, он прекрасно образован, у него великолепная техника. «У меня техника «а ля прима». Она как бы на эмоциях. Я пишу мастихином. И работа такая должна быть не перегруженной. Если много краски, она должна легко смотреться».

Как и в любом другом деле, в живописи есть канон, правила. Но если художник – не копиист, не фальсификатор, и у него есть собственное понимание процесса изображения, он может отступить от стандарта, позволить себе некоторую вольность: «Есть такие... они тупо копируют и думают: у них спросят, что там было в стакане – чай или молоко, где была ручка у чашки... а какая разница? Главное – чтобы это красиво смотрелось и по цвету, и по композиции. Допустим, не хватает какого-то пятна – мазнул, вот вам и пятно. А есть художники, которые просто копируют: зеленый – зеленый, красный – красный, а тень вот так упала... А здесь, может, вообще не надо тень писать. Зритель – он все равно верит. Если действительно красиво написано – он видит и верит. Художник выступает, как актер на сцене. Актер вас обманывает на сцене. Но вы верите, когда это сделано талантливо. Когда не дилетант играет, а профессионал. И когда играет мастер – непонятно, как он это сделал. Ему веришь. У художников – то же самое».

Легкость – кажущаяся, на самом деле она пришла как результат и учебы, и труда, и постоянного самосовершенствования. Сергей получил не только основательное образование, он с детства был погружен в атмосферу искусства. Может быть, из него бы получился неплохой музыкант (его пытались учить игре на фортепиано), но – не получился. Получился художник.

Его бабушка работала в Пензенском художественном училище. И как член семьи работника училища он ежегодно, с полутора лет, выезжал в пригород, в дом отдыха работников искусств. «И вот что запомнилось (мне тогда было 7-8 лет): лес, корабельные сосны. Дорога песчаная извилистая, проезженная, и огромная лужа. Посреди дороги. Машины там не могут проехать. И стоит художник (он до сих пор работает в училище)… он стоит в луже. Он стоит, пишет лужу. Мне казалось это вообще шедевром невозможным! И вот эти краски, запах красок, запах земляники, дождя прошедшего… и я в таких сапожках зелененьких...»

Вот это Пензенское художественное училище Сергей и закончил: «А у нас художественное училище пензенское – это на самом деле – храм искусства. В полном смысле. И первым его директором был академик живописи Константин Аполлонович Савицкий. (Он передвижник. Он приехал в Пензу специально для того, чтобы возглавить училище.) Там все было продумано. Огромные такие тяжелые толстые двери. Входишь – сразу лестница парадная, на ней стоят скульптуры, фонари… все того времени. На самом деле – храм искусств. Как в Академии художеств... Висят работы, запах краски – атмосфера! На первом этаже были рабочие мастерские, на втором этаже – галерея».

После училища была Москва, членство в Ассоциации художников ЮНЕСКО. И возможность посещать крупнейшие собрания произведений искусства. Изучать творчество великих, учиться у них. «Но в основном обучение я получил, когда работал со своими учителями, художниками. Они даже не преподавали нигде, вот лично с ними. Я к ним домой приходил. Мы шли на этюды. Или просто вместе… Вот у меня был учитель один. Я приходил к нему домой. Он доставал свои работы и рассказывал, почему он вот этот мазок положил: «Здесь вот так вот. Здесь положил поэтому…» Мы вообще долго с ним общались. Это Глатченко Борис Николаевич». «Учусь до сих пор. Вот сейчас мне нравится художник Фортуни. Вот я у него увидел такую раскладку цветовую. Я тоже зажегся… не повторить даже, а вот изюминку какую-то у него увидел. И вот такое же хочется. Мы даже друг у друга учимся – все, кто работает в одном направлении. Смотрим, кто как сделал, увидел – получилось, и пытаешься это же сделать. Повторить – это далеко не просто».

Сергей – удачливый художник. Его картины пользовались спросом и в России, и в Израиле. И сегодня он достаточно популярен. Далеко не каждый может похвалиться тем, что он работает по контракту с галереей. Сергей работал и в Цфате по контракту, и в Тель-Авиве продолжает работать по контракту. Плохо это или хорошо? Художник чувствует себя востребованным, с одной стороны, с другой – обеспеченным. Конечно, можно говорить о том, что такая работа напоминает конвейер какого-нибудь предприятия Форда, что это – выжимание соков, жестокая эксплуатация, которая приведет к повторению пройденного. Можно говорить. Но можно говорить и о том, что высокое мастерство и желание совершенствоваться – та база, которая позволяет быть уверенным в том, что качество картин не только что останется на достигнутом уровне – оно будет расти.

Есть силы – есть творения. Возможно, придет время, когда художник чисто физически не сможет выдать 70 полотен в год. Возможно. Но сегодня он может – и может очень неплохо. Может быть, он будет преподавать, делиться с начинающими художниками секретами мастерства. Может быть. Но сегодня он пишет – и пишет очень хорошо. Может быть, он сменит манеру, станет умеренным по цветовой гамме, более спокойным и философским. Может быть, но сегодня он молод, он видит мир радостным, и он его доносит до зрителей в своих светящихся от этой радости полотнах.

С сожалением я узнал о том, что у Сергея нет фотографий его картин российского периода. Жаль, потому что хочется проследить путь художника, оценить его достижения, посмотреть, что он потерял или приобрел. А полотна уже разбрелись по всему миру, живут отдельной, независимой от автора жизнью.

Художник не стар, по нынешним меркам – очень молод (он родился в 1970 году). И ему предстоит еще очень долгая жизнь (хотя сам он не знает, до скольки лет он хотел бы дожить). И эти долгие годы, есть такая уверенность, он будет творить и радовать зрителей и счастливых обладателей своими красочными полотнами.

P.S. В статье использованы фрагменты интервью, которое С. Москалев дал автору 21 июля 2009 года в Бат-Яме, Израиль.

Автор: Бopиc Poxлeнкo
Просмотров страницы: 291