О чем рассказали глаза оборотня?
Новелла написана по мотивам народных преданий Смоленской губернии. Крестьяне верили, что оборотнями становятся от любовного колдовства ведьм.
Второй год пошёл, как сгинул Захарка, второй год, а Матрёнка каждый вечер за околицу бегает. Сядет на поваленное дерево, смотрит немигающим взглядом в темнеющую даль да сухими губами молитву творит.
Первое время таилась от старшей снохи Нюшки, уж больно строга. А к исходу второго месяца и таиться перестала — что ей крики Нюшкины, что укоры её Митяя, пусть себе. Только эти недолгие минуты и питали надеждой сердце Матрёны — не пропал суженый, ходит где-то по свету, смотрит на пушистые звёзды, может, и её, горемычную, вспоминает. Молится бабонька, а потом вдруг застынет, поднимет голову, да начинает просить: «Ветрушко-батюшко, донеси до милого дух мой, пусть согреет его в ночи холодной, нашепчи ему, что жду».
Нюшка над снохой посмеивается: «Нашла о ком тужить, иль счастливой в замужестве была? Все знают, что привязать мужика не сумела, по бабам, будто холостой, бегал. А и пропал как? От Лушки-солдатки возвращался, только вот ртов наплодил, вся подмога».
Матрёнка уж не плачет, а лишь глазами сверкает: «Не смей Захара моего хоронить. Не тебе судить, какой он муж, за Митяем приглядывай». Скажет и вон из избы, остудиться, пока Нюшка заходится в крике.
Как пропал Захарка, так и позабыла Матрёна все обиды былые, будто не было и сватовства, когда жених всё в усы посмеивался, и ночи брачной не с ласками, а болью и обидой. Как пошёл новобрачный во двор, так и пропал до утра. Донесли подруженьки, что до петухов в кустах с Васильевой Анюткой миловался.
Много слёз пролила она от этой Анютки, пока девку за купца в уезд не сосватали. Да что теперь вспоминать, давно это было. А и вины Захарки не много. После смерти отца всю власть в доме Нюшка прибрала, матушка хворала сильно. А через полгода и она за мужем отправилась. А Нюшка сноху для себя искала работящую да кроткую. Не нужна ей своевольная Анютка, да и не отдали бы Васильевы девку в бедный дом…
Густеют сумерки, вот уже и дорога тонет в черноте — не разобрать, а Захаркина жена все шепчет и шепчет свою молитву, и вторит ей одинокий вой вдалеке.
****
Холодает, скоро уж заморозки. Ветер поднялся, под шерсть забирается. Брюхо голодное гонит и гонит поближе к жилью человека. Ишь, лай-то подняли, рвутся, будто и правда — волк. А кто я с обличьем волчьим, а душой человеческой? Волки не принимают, да и страх перед ними остался. Первый раз, как на стаю наткнулся, еле ноги унёс.
Запомнил вожака матёрого — взгляд тяжелый и холку взъерошенную. Бог помог, не иначе, бежал и молитву творил, а так бы загрызли чужака. Второй год по лесам да все один, забыл, когда сытым был. Летом проще — ягоды, грибы, коренья, иногда заяц какой замешкается, а зимой совсем худо. У людей воровать душа не позволит, и без того греха много, не расплатишься. Беда-у-у…
***
Про Лушку-солдатку давно недоброе поговаривали, будто ворожбой промышляет. И что Захарка в ней нашёл? Ведь шептались бабы, знала, почему слова поперёк сказать боялась? Эх, Захарка, Захарка, вся и любовь твоя в двух мальцах, что теперь уже сладко посапывают на тёплой печке. Нюшка уложила. Хоть и сурова сноха, а в племянниках души не чает, своих-то нет. Эх, Захарушка, услышь, отзовись.
***
Ноги сами к околице родной принесли. Над домами дымок курится, топят в ночь. Чу, запах знакомый, никак Матрёна на бревне. Если поближе подкрасться…
***
Захарушка, чую близко ты. Хоть бы на минуточку увидать, рассказать, что без тебя грудь будто запором заслонили, дохнуть не могу. А нет тебя, так и смерть в радость. Крадётся кто? Собака? Нет — волчище сивый, сел, будто пёс дворовый, руки лижет. Достану сухарик, где-то в кармане завалился. Ишь, грызёт, будто и правда собака ручная. Сгрыз, в глаза смотрит. Батюшки, Захаркины глаза-то…
***
Матрёнушка, я это я, прости меня окаянного. Руки тебе лизать мало. Сухарик дала, благодетельница. Тянется за ушами погладить. Не бойся, не обижу, я теперь никогда тебя не обижу, лучше лапы себе отгрызу. Что это, неужто узнала, сухие губы у пасти моей…
***
— Верила я, Захарушка, верила, сердце подсказывало, что жив ты, — прижималась Мартёна к мужу, принявшему опять человечье обличье.
— Прости меня, родная, Лушка всё, в любовниках у неё был, а как бросить решил, так наговорила ведьма.
— Чу, молчи, милый, кончилось то, теперь всё иначе будет. Злость свою да обиды вместе с волчьим обличьем оставь.
Автор: Eлeнa Гвoздeнкo
Просмотров страницы: 278
|
